Сергей Васильевич Рахманинов

СИМФОНИЧЕСКИЕ ТАНЦЫ

Посвящается Филадельфийскому оркестру и его дирижеру Ю. Орманди

СОЧ. 45 (1940)
I. Non allegro.
II. Andante con moto (Tempo di valse).
III. Lento assai. Allegro vivace
Первое исполнение 3 января 1941 г. в Филадельфии
под упр. Ю. Орманди

Симфонические танцы — последнее сочинение Рахманинова. Написанные за 3 года до смерти, они завершают творческий путь композитора и в этом смысле могут быть названы его лебединой песней. Рахманинов очень любил Симфонические танцы, считал их лучшим своим сочинением, мечтал увидеть в хореографическом воплощении, о чем вел переговоры с балетмейстером Фокиным, уже однажды поставившим Рапсодию на тему Паганини. Однако кончина Фокина помешала осуществлению этого замысла.

Симфонические танцы — одно из самых трагичных произведений Рахманинова. Весь цикл окутывает сгущенная атмосфера безысходности, предчувствия неизбежного конца, лишь изредка рассеиваемая холодным призрачным светом. Есть сведения о том, что первоначально автор предполагал дать частям Симфонических танцев названия: I — День, II — Сумерки, III — Вечер, хотя впоследствии от них отказался. Названия эти, разумеется, символичны и, видимо, должны были обозначать этапы человеческой жизни. И действительно, музыка, исполненная резких контрастов, рассказывает о лихорадочной борьбе, драматичной и безнадежной. Формально Симфонические танцы — сюита, но по глубине содержания и единству 3-частного цикла с полным правом могут быть названы четвертой симфонией Рахманинова.

I часть начинается таинственным «шепотом» струнных, на фоне которого, как неясные тени, мелькают мотивы главной темы. Но вот оркестр властно направляет развитие музыки в основное русло. «Стучат» остинатные ритмы, громогласно перекликаются духовые. Есть что-то пугающе жестокое в этом автоматизме железных ритмов, заставляющих вспомнить токкаты Шостаковича — носителей образов зла. И кажется, будто нас окружают гротескно преломленные образы урбанистического мира, где человечности нет места. Что же можно противопоставить этой антигуманной действительности?

Стихают шумы современного города, и как на киноэкране всплывает до боли знакомая картина: откуда-то издалека доносятся пастушьи наигрыши, звучит мелодия простой русской песни. Россия! Вот что бесконечно дорого художнику, что заставляет сжиматься его скромно, как девичья песня, а потом упоительно широко и привольно... Но видение постепенно истаивает, и со всех сторон вновь выползают какие-то зловещие шорохи, они растут, приближаются, и уже снова человек охвачен стремительным вихрем современной жизни, вновь он в тисках железных ритмов. И как единственно ценное, что осталось сберечь, пронести дп конца, возникает в памяти образ далекой юности: полнокровно и светло звучит одна из тем Первой симфонии-произведения, особенно дорогого композитору. Так перебрасывается арка из первой симфонии в последнюю.

II часть открывается резкими фанфарами меди. Словно круги по воде испуганно разбегаются пассажи деревянных. Солирующая скрипка интонирует лиризированный вариант темы I части. Сквозь эти отрывочные звуковые образы все время стремятся пробить себе дорогу ритмы вальса, но всякий раз им преграждают путь фанфары меди. Наконец они отступают, и начинается вальс. Но какой! Освещенный сумеречным светом, окутанный полуфантастической лихорадочной атмосферой, словно танцуют его не люди, а тени. Благородно-изысканная мелодия вальса, то плавная, то страстно-порывистая, жуткие вторжения фанфар, нежно-томительные «вздохи», исступленно-нервические кульминации,— все оправдывает название, которое хотел дать этой части композитор — «Сумерки»— сумерки человеческой жизни.

III часть — подлинный Danse macabre. С первых же страниц в музыке устанавливается какая-то зловещая обстановка. Гротескно-причудливо пляшут скерцозные ритмы, перебиваемые словно ударами бича аккордами всего оркестра. В музыке уже проглядывает жуткий лик Dies irae. На мотиве знаменитого распева из IX части «Всенощного бдения» разворачивается бесовская тарантелла. Ненадолго она прерывается для своеобразного лирического интермеццо, в котором есть нечто от страстного балетного ада>кио — своего рода экстатический любовный дуэт на краю пропасти, последний отчаянный голос жизни. Адская тарантелла возобновляется. С каждой страницей все яростней атаки зловещих ритмов, все теснее обступают человека инфернальные образы. Их наступление ведет за собой грозная тема Dies irae. Она приближается, вырастает до гигантских размеров, заполоняет собой все.

Следующая страница: Второй концерт для фортепиано с оркестром