Сергей Васильевич Рахманинов

ПЕРВАЯ СИМФОНИЯ, РЕ МИНОР

СОЧ 13 (1895)
I. Grave. Allegro non troppo.
II. Allegro animato.
III. Larghetto.
IV. Allegro con fuoco
Первое исполнение — в 1895 г. в Петербурге
под упр. А.Глазунова

Начало творческого пути Рахманинова было бурным. Молодой композитор писал необычайно быстро, создавая одно произведение за другим, словно охваченный творческим нетерпением. Еще в консерватории о рахманиновском даре ходили легенды; его музыка поражала неподдельной искренностью, трагической силой эмоций, она волновала, тревожила молодые души.

Вокруг личности Рахманинова — всегда замкнутого, серьезного и откровенного в своих суждениях — возник романтический ореол. Одновременно с композиторскими успехами пришла и слава виртуоза-исполнителя. И внезапно этот стремительный творческий взлет прервался. Начался 2-годичный период тяжелой депрессии, из которой Рахманинов выходил мучительно трудно. Причиной кризиса явилась Первая симфония и сопутствовавшие ее исполнению обстоятельства.

Рахманинов был чрезвычайно увлечен сочинением Первой симфонии. Дело заключалось не только в том, что она была Первой. Молодому композитору казалось, что он нашел новый путь, выражением которого должна была стать эта симфония. Рахманинов писал ее лихорадочно быстро, творческое горение не оставляло его до самого последнего момента работы над партитурой.

Исполнение состоялось в Петербурге под управлением Глазунова. Л. Ростовцева (Скалон) вспоминает; «Как сейчас вижу я всю обстановку концерта..В зале сидят Цезарь Антонович Кюи, Стасов, Беляев, Направник и другие видные критики и музыканты. Сережа забился на витую лестницу, ведущую из зала на хоры. Глазунов флегматично стоял у дирижерского пульта и также флегматично провел симфонию. Он ее провалил. Кюи все время качал головой и пожимал плечами, Стасов и Беляев неодобрительно переглядывались».

Провал симфонии был полным. Автор, по-видимому, уничтожил партитуру (она впоследствии была восстановлена по оркестровым голосам под руководством А. Гаука и им же исполнена 17 октября 1945 г. в Москве). В свое время Рахманинову было трудно определить причину неуспеха, Но относясь к своему детищу критически, он все же был склонен видеть таковую в неудачном исполнении. И, по всей вероятности, был в этом прав.

Первая симфония не открывала принципиально новых путей, но по-своему и в известном смысле по-новому продолжала те традиции, что уже сложились в русской музыке, а именно — традиции Чайковского и Бородина. Тем самым в ней намечалось слияние двух основных ветвей русского симфонизма.

В партитуре этой симфонии немало подлинных красот. Многое в ней предвосхищает стиль зрелого Рахманинова. Здесь есть и характерно рахманиновская сгущенная эмоциональная атмосфера, и широта мелодических «разливов», и стремительность ритма, а нервной экспрессией внезапных порывов чувства и обилием резких контрастов она как бы перекидывает мост к самым поздним сочинениям Рахманинова, в частности к Третьей симфонии и Рапсодии на тему Паганини.

Если попытаться определить главную мысль симфонии, то ее следовало бы сформулировать как неумолимость рока, предначертанности судьбы. Образ судьбы главенствует в симфонии. Это краткий триольный мотив, звучащий в суровом и многозначительном вступлении. Из него вырастает тема главной партии 1 части. На пульсирующем ритме скрипок рождаются мелодические «побеги». Постепенно они сливаются в один неудержимый мелодический поток; возникает первая драматическая кульминация. Резкий контраст: побочная партия переносит в мир тихих созерцаний, подернутых дымкой осенней грусти. Есть в этих ариозных темах нечто от задушевных раздумий и восторженных излияний Татьяны Лариной. Но есть уже и рахманиновские нега и хрупкость. И так же, как в Шестой симфонии Чайковского, разработка начинается резким аккордом всего оркестра. Энергичное фугато вовлекает в развитие все новые и новые инструменты. Уже в этой сонатной форме Рахманинов стремился придать разработке черты непрерывного нарастания, завершаемого мощной кульминацией, Возвращение тем в репризе не приносит ничего существенно нового.

Стремительное, полное прихотливой ритмической игры Скерцо всем своим складом напоминает аналогичные части из симфоний Бородина. Но в отличие от них, здесь больше лиризма. Скерцо как бы отстраняет ту драму, которая разыгралась в I части; вниманием слушателей овладевают образы, подсказанные картинами русской природы. III часть развивает мысли, изложенные побочной партией I части. Вновь перед нами мир сладких грез, мечтательных раздумий. Но их прерывают угрожающие звучания лейтмотива судьбы.

Первые страницы финала исполнены парадного великолепия. Они подобны помпезной аркаде, за которой, казалось бы, должна открываться картина праздничной площади, но предстает... поле нового «сражения». Дальнейшее течение финала строится в виде двух огромных «волн», разделенных небольшим лирическим эпизодом-напоминанием. В крайних разделах музыка развивается «толчками», отличается порывистостью, вызывает ощущение непрерывного поступательного движения; с особым напряжением интонируют струнные широкие песенные мелодии, и когда под конец «взлетает» последняя кульминация, наступает тишина: катастрофа свершилась, начинается трагический эпилог. Стонущим струнным отвечают грозные «предостережения» деревянных, Исступленное tutti, в котором слышится отчаяние последнего усилия, исчерпывает остатки энергии, и тогда на сцене вновь появляется «главное действующее лицо» — лейтмотив судьбы; он утверждает непоправимость свершившегося, предназначенного. С него началось повествование и им же закончилось.

Следующая страница: Вторая симфония