М.И. Глинка. Опера «Иван Сусанин». Сюжет и работа над либретто

Подвиг костромского крестьянина, жителя села Домнино Ивана Сусанина, ценой жизни погубившего отряд врагов, не был забыт через века. Начало Отечественной войны 1812 года знаменательно совпало с двухсотлетием событий «смутного времени», и новый патриотический подъем оживил интерес к героическим эпизодам русской истории. В обращении к славным страницам отечественного прошлого находили опору своим идеям декабристы.

Новгородская вольница воспламеняла умы, события летописей переживались как современные. Своему проекту общественного переустройства П. И. Пестель дал название «Русская правда», по имени наставления Ярослава Мудрого. К. Ф. Рылеев развивает в своем творчестве фольклорный жанр думы — исторической песни-баллады. «Думам», изданным в 1825 году, Рылеев предпослал специальное предисловие, в начале которого сочувственно процитировал польского поэта Немцевича:

«Напоминать юношеству о подвигах предков, знакомить его со светлейшими эпохами народной истории, сдружить любовь к отечеству с первыми впечатлениями памяти — вот верный способ для привития народу сильной привязанности к родине: ничто уже тогда сих первых впечатлений, сих ранних понятий не в состоянии изгладить. Они крепнут с летами и творят храбрых для бою ратников, мужей доблестных для совета».

Именно дело патриотического воспитания умов было главной целью Рылеева — целью, во имя которой он порой идеализировал действующих лиц подлинных исторических драм. В этом упрекал Рылеева Пушкин, разделявший с ним углубленный интерес к русской истории, но шедший иным, далеким от романтической идеализации путем. По мнению В. В. Стасова, чтение Пушкиным «Бориса Годунова» в 1826 году могло повлиять на формирование глинкинского замысла, который в таком случае возник еще до итальянского путешествия.

Однако одну из рылеевских дум Пушкин решительно выделил — это был «Иван Сусанин». С безошибочным драматургическим чутьем Рылеев выбрал кульминационный эпизод легенды, сцену Сусанина с поляками в лесу, создав яркий образ величавого русского крестьянина, гибнущего за правое дело:

Предателя, мнили, во мне вы нашли:
Их нет и не будет на русской земли!
В ней каждый отчизну с младенчества любит
И душу изменой свою не погубит.

Глинка, несомненно, знал думу Рылеева. «Сцену Сусанина в лесу с поляками я писал зимою; всю эту сцену, прежде чем я начал писать, я часто с чувством читал вслух и так живо переносился в положение моего героя, что волосы у меня самого становились дыбом и мороз подирал по коже».

Глинка не называет здесь имени Рылеева: в 1854—1855 годах, когда составлялись «Записки», оно было под запретом. Но читать он мог только думу, так как либретто в то время не было еще закончено. Предсмертная сцена Сусанина в опере несет отчетливые следы влияния рылеевской поэзии.

Высокая оценка избранной Глинкой темы разделялась современниками.

«Легенда о Иване Сусанине — прекрасный сюжет для драмы. Что может быть выше того — отдать жизнь за отечество!» Так писал В. П. Энгельгардт, просвещенный любитель музыки, друг Глинки.

Мнение В. Белинского: «Высокое самоотвержение Сусанина есть великий подвиг, делающий славу русскому имени... Он умер молча, пожертвовал собою не для эффекта, не требуя ни хвалы, ни удивления. Хвала и удивление нашли его».

Жуковский за занятостью не смог взяться за либретто «Ивана Сусанина», и Глинка был им «сдан на руки» барона Е. Ф. Розена, «усердного литератора из немцев», как аттестует его Глинка. Совместная работа композитора и либреттиста протекала необычным образом. Некоторый музыкальный материал уже существовал в законченном виде, и его было немало, оформился также основной драматургический конфликт оперы — русских и поляков, так восхитивший впоследствии Гоголя: «Он (Глинка) счастливо умел слить в своем творении две славянские музыки; слышишь, где говорит русский и где поляк: у одного дышит раздольный мотив русской песни, у другого опрометчивый мотив польской мазурки».

Первоначально Глинка, по свидетельству Одоевского, задумывал нечто вроде сценической оратории в трех действиях, где центром должно было стать противостояние Сусанина и поляков. Впоследствии этот замысел разросся благодаря более пространной экспозиции обеих сил — русских крестьян и польской шляхты. В результате сложилась большая четырехактная опера с эпилогом (вначале это был самостоятельный пятый акт).

Финальная сцена оперы «Иван Сусанин». Автограф М.Глинки

Задача, вставшая перед либреттистом, была специфически сложной: «большая часть не только тем, но и разработки пьес были сделаны, и ему надлежало подделывать слова под музыку, требовавшую иногда самых странных размеров». Но то, что смутило и заставило отступить Жуковского, не затруднило барона Розена. «Закажешь, бывало, столько-то стихов такого-то размера, двух-трехсложного и даже небывалого, ему все равно — приедешь через день, уж и готово. Жуковский и другие в насмешку говорили, что у Розена по карманам были разложены впредь уже заготовленные стихи, и мне стоило сказать, какого сорта, т. е. размера, мне нужно и сколько стихов, он вынимал столько каждого сорта, сколько следовало, и каждый сорт из особенного кармана».

Несомненный дар версификатора сочетался в Розене с недостаточной чуткостью к лексическим тонкостям языка, простительной для иностранца, но недопустимой для поэта. Глинка вспоминает о спорах с либреттистом, защищавшим свои стихи «со стоическим геройством»: «Ви нэ понимает, это сама лутший поэзия». Не умевший правильно изъясняться по-русски либреттист — конечно, не самый подходящий вариант для русской национальной оперы.

С розеновским текстом многие современники не без оснований связывали и верноподданнический дух, которым несомненно была отмечена «Жизнь за царя». Откровеннее всех высказался В. П. Энгельгардт: «К несчастью, глупый либреттист слишком постарался и испортил текст слишком частыми выходками ложного, квасного патриотизма. Исправить это следует непременно, иначе гениальная опера будет обречена на забвение». Но эта проблема не так проста.

Костромское предание рассказывает, что подвиг Ивана Сусанина был совершен во спасение юного царя Михаила Федоровича Романова. Поляки, желая посадить на польский престол царевича Владислава, стремились захватить и умертвить Михаила. Сусанин послал известить его об опасности, сам же пошел с поляками в противоположную сторону и завел их в чащу. С Михаила началась династия русских царей Романовых, и события, связанные с его коронацией в 1613 году, истолковывались в официальной историографии как решительный и благодетельный перелом.

Однако в подвиге Ивана Сусанина главным было, конечно, не спасение родоначальника дома Романовых, а патриотическое сопротивление иноземным захватчикам. Эта мысль достаточно отчетливо звучит и в думе Рылеева «Иван Сусанин». Не подлежит никакому сомнению, что и Глинка, далекий от декабристского радикализма, но трезво оценивавший современное ему общество, видел в предании о Сусанине прежде всего высокое народное начало и стремился воплотить его в своей опере.

Но в николаевскую эпоху, с ее лозунгом «православие, самодержавие и народность» именно официальная оболочка великой патриотической идеи выступала на первый план, ибо всячески акцентировалась верхами. Это переплетение истинного и внешне-официального создало довольно сложный контекст для глинкинской оперы.

Следующая страница: Первая постановка